Неточные совпадения
— Нет, вы мне только скажите, Василий Лукич, — спросил он вдруг, уже
сидя за рабочим столом и держа в руках книгу, — что больше Александра Невского? Вы знаете,
папа получил Александра Невского?
— Ах, что ты со мной сделала! — сказал
папа, улыбаясь и приставив руку ко рту с той стороны, с которой
сидела Мими. (Когда он это делал, я всегда слушал с напряженным вниманием, ожидая чего-нибудь смешного.) — Зачем ты мне напомнила об его ногах? я посмотрел и теперь ничего есть не буду.
— Просто — тебе стыдно сказать правду, — заявила Люба. — А я знаю, что урод, и у меня еще скверный характер, это и
папа и мама говорят. Мне нужно уйти в монахини… Не хочу больше
сидеть здесь.
Когда я опомнилась, подле меня
сидели обе тетушки, а
папа стоял со спиртом.
— Наутро, — продолжала Софья со вздохом, — я ждала, пока позовут меня к maman, но меня долго не звали. Наконец за мной пришла ma tante, Надежда Васильевна, и сухо сказала, чтобы я шла к maman. У меня сердце сильно билось, и я сначала даже не разглядела, что было и кто был у maman в комнате. Там было темно, портьеры и шторы спущены, maman казалась утомлена; подло нее
сидели тетушка, mon oncle, prince Serge, и
папа…
— Ты
сиди пока здесь и слушай, — просила девушка, — я боюсь, чтобы с
папой не сделалось дурно… Понял? Чуть что, сейчас же скажи мне.
— Это скучно,
папа,
сидеть без дела, — объясняла она отцу.
Когда
папа пришел из флигеля и мы вместе с ним пошли к бабушке, в комнате ее уже
сидела Мими около окна и с каким-то таинственно официальным выражением грозно смотрела мимо двери. В руке ее находилось что-то завернутое в несколько бумажек. Я догадался, что это была дробь и что бабушке уже все известно.
Любочка продолжала играть, а
папа долго, облокотившись на руку,
сидел против нее; потом, быстро подернув плечом, он встал и стал ходить по комнате.
Это еще до того времени, когда я на дрожках
сидел,
папа, и ты меня видел; это я другой раз, по другой записке к Кате тогда ехал.
Я не отвечал ему и притворился спящим. Если бы я сказал что-нибудь, я бы заплакал. Когда я проснулся на другой день утром,
папа, еще не одетый, в торжковских сапожках и халате, с сигарой в зубах,
сидел на постели у Володи и разговаривал и смеялся с ним. Он с веселым подергиваньем вскочил от Володи, подошел ко мне и, шлепнув меня своей большой рукой по спине, подставил мне щеку и прижал ее к моим губам.
У
папы денежки тоже вот где
сидят!
Двое
сидели на земле и курили, один — высокий, с густой чёрной бородой и в казацкой
папахе — стоял сзади нас, опершись на палку с громадной шишкой из корня на конце; четвёртый, молодой русый парень, помогал плакавшему Шакро раздеваться.
На суде близость товарищей привела Каширина в себя, и он снова, на мгновение, увидел людей:
сидят и судят его и что-то говорят на человеческом языке, слушают и как будто понимают. Но уже на свидании с матерью он, с ужасом человека, который начинает сходить с ума и понимает это, почувствовал ярко, что эта старая женщина в черном платочке — просто искусно сделанная механическая кукла, вроде тех, которые говорят: «
папа», «мама», но только лучше сделанная. Старался говорить с нею, а сам, вздрагивая, думал...
Когда, бывало, старый Михеич
сидел на окне коридора и дремал, при чем из-под его
папахи, вечно нахлобученной на самые брови, виднелись концы длинных усов и ястребиного носа, тихо и благосклонно «клевавшего» в спокойной дремоте, в коридоре подследственных воцарялась непринужденность и даже некоторая развязность, конечно, в возможных для этого места пределах.
В этом вагоне на разостланной бурке
сидят двое: один — старый, с широкой седой бородой, в полушубке и в высокой мерлушковой шапке, похожей на
папаху, другой — молодой, безусый, в потертом драповом пиджаке и в высоких грязных сапогах.
Она идет в кабинет и говорит
папе, что девочка хочет слона.
Папа тотчас же надевает пальто и шляпу и куда-то уезжает. Через полчаса он возвращается с дорогой, красивой игрушкой. Это большой серый слон, который сам качает головою и машет хвостом, на слоне красное седло, а на седле золотая палатка и в ней
сидят трое маленьких человечков. Но девочка глядит на игрушку так же равнодушно, как на потолок и на стены, и говорит вяло...
Немец в это время
сидит с
папой в гостиной и с таким же наслаждением, как и слон, пьет пиво, только в большем количестве.
— Если вам неприятно, что я
сижу на полу, то я могу сесть на стул! — я, уже жестким голосом и с уже жаркими от близких слез глазами (Сережа, укоризненно: “Ах,
папа!..”).
В комнате на станции тускло горит лампочка. Пахнет керосином, чесноком и луком. На одном диване лежит поручик в
папахе и спит, на другом
сидит какой-то бородатый человек и лениво натягивает сапоги; он только что получил приказ ехать куда-то починять телеграф, а ему хочется спать, а не ехать. Поручик с аксельбантом и доктор
сидят за столом, положили отяжелевшие головы на руки и дремлют. Слышно, как храпит
папаха и как на дворе стучат молотом.
А дни не шли, а летели… Как-то раз
папа принес мне свежую новость. Шайку душманов окружили в горах и всех переловили. Они
сидят в тюрьме и скоро их будут судить.
В балагане на сухой бурке
сидел Болхов, расстегнувшись и без
папахи. Подле него кипел самовар, стоял барабан с закуской. В землю был воткнут штык со свечкой. «Каково?» — с гордостью сказал он, оглядывая свое уютное хозяйство. Действительно, в балагане было так хорошо, что за чаем я совсем забыл про сырость, темноту и рапу Веленчука. Мы разговорились про Москву, про предметы, не имеющие никакого отношения с войной и Кавказом.
Надо сказать, когда вернется
папа, что пора приготовить лодку. Стало тепло. Она не боится разлива. Она ничего не боится с ним. Вот он теперь
сидит у тетки Павлы. Они говорят о ней, — наверно, о ней.
А вот с арифметикой и вообще с математикой было очень скверно. Фантазии там приложить было не к чему, и ужасно было трудно разобраться в разных торговых операциях с пудами хлеба, фунтами селедок и золотниками соли, особенно, когда сюда еще подбавляли несколько килограммов мяса: Иногда
сидел до поздней ночи, опять и опять приходил к
папе с неправильными решениями и уходил от него, размазывая по щекам слезы и лиловые чернила.
Вечером, уже после ужина, я
сидел у себя в комнат Вдруг дверь стремительно раскрылась, и вошел
папа. Никогда я его таким не видел: он превосходно владел собою в самом сильном гневе говорил спокойно и сдержанно. Но тут он шатался от бешенства, глаза горели, грудь тяжело дышала.
Мария Матвеевна, полная, с доброй улыбкой,
сидит в кресле и расспрашивает меня о здоровьи
папы и мамы, о моих гимназических делах, о бабушке и тете Анне.
Мы с Мишей
сидели в конце стола, и как раз против нас — Оля и Маша. Я все время в великом восхищении глазел на Машу. Она искоса поглядывала на меня и отворачивалась. Когда же я отвечал Варваре Владимировне на вопросы о здоровьи
папы и мамы, о переходе моем в следующий класс, — и потом вдруг взглядывал на Машу, я замечал, что она внимательно смотрит на меня. Мы встречались глазами. Она усмехалась и медленно отводила глаза. И я в смущении думал: чего это она все смеется?
Папа долго
сидел у меня, говорил мягко и задушевно.
Меня называли «Витя»,
папа выговаривал по-польски, и у него звучало «Виця»; так он всегда и в письмах ко мне писал мое имя. Ласкательно мама называла меня «Тюлька». Раз она так меня позвала, когда у нее
сидела с визитом какая-то дама. Когда я ушел, дама сказала маме...
Маня широко раскрыла глаза и замолчала. Это ее вполне убедило.
Папа еще
сидел за столом и дочитывал «Русские ведомости». Он вслушался в мои объяснения и изумленно опустил газету.
— Только, ради бога, не говорите маме… Вообще никому не говорите, потому что тут секрет. Не дай бог, узнает мама, то достанется и мне, и Соне, и Пелагее… Ну, слушайте. С
папой я и Соня видимся каждый вторник и пятницу. Когда Пелагея водит нас перед обедом гулять, то мы заходим в кондитерскую Апфеля, а там уж нас ждет
папа… Он всегда в отдельной комнатке
сидит, где, знаете, этакий мраморный стол и пепельница в виде гуся без спины…
Детям кажется, что все люди, сколько их есть в доме, всполошатся и набросятся на злодея Неро. Но люди
сидят покойно на своих местах и только удивляются аппетиту громадной собаки.
Папа и мама смеются… Неро ходит у стола, помахивает хвостом и самодовольно облизывается… Обеспокоена одна только кошка. Вытянув свой хвост, она ходит по комнатам, подозрительно поглядывает на людей и жалобно мяукает.
Теперь Рим-город на ней, говорят, построен, и
сидит в нем
папа римской.
— Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашеи выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешению
папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые
сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по-русски бы обломать бока, вся бы дурь соскочила!